Одинокое сердце - Страница 4

Несмотря на жаркую погоду, все клиенты оказались приятными, веселыми и доброжелательными. Многие приходили с детьми. С такими клиентами хорошо работается, и время бежит совершенно незаметно.

Родители подбадривают робких ребятишек, стараются создать теплую атмосферу, шутят. А мальчики и девочки изо всех сил пытаются правильно позировать фотомастеру, то есть ей, Миллисент.

Они преисполнены усердия: ведь снимки, которые вот-вот сделает эта веселая тетя, окажутся в красивом семейном альбоме и будут храниться там всю жизнь.

Кстати, Миллисент заметила, что те, кто приходил к ней в фотостудию, умели отличить любительский снимок от профессионального и всегда делали ей комплимент. Мол, вы – профессионал высшей пробы, фотографируете людей с особым настроением, так поступают лишь настоящие художники.

У Миллисент было некоторое профессиональное пристрастие: она обожала работать с детьми и собаками, считала, что и те и другие прекрасно держатся перед объективом: естественно и грациозно.

В крохотном ателье, расположенном в цокольном этаже небольшого краснокирпичного здания в викторианском стиле, построенного еще в конце девятнадцатого века, было прохладно, с легким шумом работал кондиционер. Кремовые жалюзи на высоких и узких окнах превращали яркий солнечный свет в ровное спокойное свечение.

Повсюду – на полу помещения, покрытом однотонным ковром, на широких подоконниках, на полках стояли вазы и горшки с цветами. Рядом со стеклянной входной дверью находился кожаный диванчик. На нем с комфортом восседали соседи Миллисент Копперфилд – дружелюбные и необыкновенно разговорчивые старички Анна-Тереза Монтефалько и Реджинальд Маккормик.

Если бы кто-нибудь увидел их со стороны, то мог бы подумать, что эти люди – супруги, и прожили под одной крышей много-много лет. Чем-то неуловимо эти два милых пожилых человека были похожи. Но на самом деле старички просто каждый сам по себе жили рядом с Миллисент, приходились друг другу всего лишь соседями.

Их дома, такие же древние, как и сами домовладельцы, располагались поблизости, на той же тихой улице. Бриджес-стрит славилась своей допотопной архитектурой и патриархальными нравами.

Старички слыли в округе скромными, одинокими и обожали приходить в фотоателье каждый день, словно в любимый клуб. Они даже одевались вполне торжественно, выдавая этим свое уважение и любовь к Миллисент.

Сегодня на Анне-Терезе Монтефалько, всю жизнь проработавшей поваром в итальянском ресторане, было закрытое черное строгое платье, под воротником которого сверкала булавка в виде католического распятия. На седой голове женщины красовалась изящная шляпка, отделанная черным стеклярусом, запястья все еще красивых полных рук украшали браслеты.

Когда-то, еще при первом знакомстве, у Миллисент сложилось представление о пожилой соседке, как о почтенной матроне с интересным прошлым. Сейчас эта дама сидела на диванчике, оживленно на все реагируя.

Седовласый Реджинальд Маккормик давным-давно работал шофером-дальнобойщиком. Сегодня он щеголял в светлом полосатом костюме-тройке, с цветком в петлице, с полосатыми же платочком и галстуком. Старик без устали вертел в руках трость с серебряным набалдашником в виде головы русской борзой и напоминал почтенного отца большого семейства, но еще больше походил на гангстера из старого кинофильма. Довершал облик старика миниатюрный слуховой аппарат.

Миллисент дорожила дружбой этих милых людей и с удовольствием слушала их безобидную болтовню. Темой для бесконечных разговоров чаще всего служила кулинария и обсуждение ассортимента дешевых распродаж и аукционов в ближайших городках по всему побережью Атлантического океана, на юг и на север от города Довера, где располагалась Бриджес-стрит.

Девушка привела в порядок рабочий стол, разложила объективы по коробкам, расставила по местам штативы, взглянула на наручные часики, некогда подаренные родителями на совершеннолетие.

– Сколько времени, Миллисент? – спросила Анна-Тереза. – Мне кажется, уже три часа.

– Четыре, – улыбнулась Миллисент, зная наперед, какая последует реплика из уст пожилой грузной женщины с белыми как снег волосами.

– Не может быть! Как быстро бежит время! В годы моей юности часы не спешили вперед так быстро, время шло медленно, и я все успевала сделать. Ах, какие я тогда фаршировала помидоры! Какую делала поленту, пальчики оближешь! Гости ресторана «Неаполь», где я отработала почти полвека, пребывали в полном восторге!.. А ты все успела сегодня сделать?

– Осталась одна-единственная клиентка, должна вот-вот подойти, – заглянув в блокнот, ответила Миллисент. – Ой, что я такое говорю! Моей клиентке всего-то полгода, сама она, конечно, не подойдет. Ее подвезут… Сегодня замечательный день, работалось с удовольствием.

– Это потому, что ты сама славная девушка, – произнес с важным видом Реджинальд Маккормик, вертя серебряный набалдашник трости. Голова борзой, раскручиваясь, мелькала в его пальцах и превращалась в сверкающий шар. – Не постесняюсь повторить свою мысль еще раз: ты чудесная девушка и прекрасный фотограф. Завтра с удовольствием покажу тебе магазинчик, его хозяин дешево продает антикварный «кодак-автограф». Прекрасный коллекционный экземпляр в кожаном футляре, такого наверняка нет даже в музее!

– Да будет тебе болтать про старые фотоаппараты, Маккормик. Ты только что высказал мысль куда более ценную, и я с тобой согласна: лучше нашей Миллисент в округе девушки нет! – подхватила Анна-Тереза. – Как мне обидно, что ты, милая, все время проводишь за работой. Деньги такая штука, – сколько ни старайся, все их не заработаешь! Между прочим, по тебе Джузеппе просто сходит с ума, ты так ему нравишься! Сходила бы с ним погулять, что ли… А то приходите ко мне, угощу вас ванильным печеньем. Знаю один старинный рецепт, мне когда-то передала его моя бабушка.